Нина Мечковская - Социальная лингвистика [таблицы в рисунках]
"Даже владея очень хорошо языком известного народа и принадлежа к нему по рождению, можно, однако же, по тем или другим причинам, выйти из его состава и, наоборот, плохое знание известного языка не мешает сознательному причислению себя к народу, пользующемуся этим языком как органом национального объединения" (1913, 19).
3. Государство не должно быть ни национальным, ни религиозным, ни сословным, ни партийным. "Мы не допускаем отождествления государства ни с одной церковью, ни с одной национальностью и требуем, чтобы государство, и в целом и во всех своих частях, было вневероисповедным, вненациональным, одним словом, внепартийным. Подкладку государственности в наших глазах составляют одни только чисто реальные интересы, интересы экономические и общеполитические" (1913, 57–58).
В этой связи становится понятной главная мысль книги (определившая и ее название — "Национальный и территориальный признак в автономии") — мысль о необходимости четкого различения национального и территориального факторов при образовании автономий (государств). При этом реальной автономией, достижимой и действительно необходимой, Бодуэн считал именно территориальное (экономико-географическое) самоуправление. Что касается "национальной автономии", то, согласно Бодуэну, национальность "сама по себе совершенно неприменима как признак автономии в строгом смысле этого слова. Частное понятие национальности подходит под общее понятие свободной группировки лиц, мнящих себя одинаково верующими, одинаково национализированными, одинаково партийными. Стало быть, вопрос "национальной автономии" решается законом о полной свободе союзов и обществ. Другое дело обязательная территориальная автономия, автономия известной области. Вопрос о такой автономии решается на почве чисто земных, экономических и политических, интересов" (1913, 24).
4. В современном мире стремление к "чистым" (однонациональным) национально-территориальным автономиям — это опасная утопия. "В связи с этим мы должны отбросить выросший на почве смешения понятий лозунг: "Россия для русских", "Польша для поляков", "Литва для литовцев" и т. д. Россия для всех тех, кто в ней живет. Польша для всех тех, кто в ней живет. Литва для всех тех, кто в ней живет. При таком взгляде не может быть, конечно, речи о каких бы то ни было национальных и вероисповедных стеснениях, до позорящих Россию школьных процентов и до настолько же нелепой, насколько и жестокой черты оседлости включительно. Человек подлежит ответственности и наказаниям только за свои поступки, а ничуть не за происхождение и за принадлежность к тому или иному толку" (1916, 23).
5. "Вопрос о принципах и границах территориальных автономий нельзя решать ни у себя в кабинете, за письменным столом ученого или бюрократа, ни на случайно набранных митингах… Неужели же, например, при определении автономии Польши мы можем руководствоваться некогда существовавшими границами независимого польского государства? Ведь эти границы постоянно менялись. "Исторические права" Польши сталкиваются с "историческими же правами" Литвы, Украины и т. д." (1913, 28–29). "Так называемые "исторические права" являются просто правами насилия, совершенного в прошлом" (1913, 29–30). "Схоластические и кровожадные "исторические права" я заменяю правами данного исторического момента" (1913, 32–33).
6. Бесперспективно и для гражданского мира опасно разделять людей на "коренных" и "пришельцев", "хозяев" и "гостей". "Отвергая ссылки на исторические права и ограничивая всю историю — как исходную точку для решения практических политических вопросов — одним только современным историческим моментом, мы, с точки зрения именно настоящего момента, считаясь с фактическим положением дела, должны признать всех без исключения жителей данной местности, данной области, данного государства или поголовно туземцами и хозяевами, или же поголовно пришельцами и гостями" (1916, 23).
7. Язык преподавания должен определяться не центральной государственной властью, а местным самоуправлением. "Язык каждой школы определяется согласно воле большинства населения данной самоуправляющейся единицы, с обеспечением, однако ж, всех прав меньшинства. Если меньшинство потребует непременно школы с другим преподавательским языком, это его требование должно быть удовлетворено, и даже с ассигнованием сумм из общинного, областного или же государственного казначейства в размере, соответствующем гражданским правам и платежной силе этого меньшинства" (1913, 77).
8. Межэтнический и междувероисповедный мир предполагает воспитание "общечеловеческого и общеуспокоительного мировоззрения… И тут я предложил бы обратить внимание на следующие школьные предметы:
1) Чрезвычайно много вреда в умственном и нравственном отношении приносит некритическое, чисто вероисповедное и фанатическое преподавание Закона Божия и связанной с ним так называемой священной истории……………………..[три строки вычеркнуты цензурой]… Я полагал бы необходимым, ввиду предохранения детских и юношеских умов от вероисповедной деморализации: или, следуя примеру хотя бы Японии, совершенно исключить из школ преподавание Закона Божия, или же, в случае если бы это оказалось пока невозможным и преждевременным, обязать преподавателей вести его критически.
2) Точно так же мы должны противодействовать развращению детских умов и насаждению в них чудовищного смешения понятий посредством преподавания истории. Особенно так называемая отечественная история является лучшим средством прививки человеконенавистничества вообще и народоненавистничества в частности" (1916, 26–27).
3) Рука об руку с преподаванием истории в деле засаривания голов […цензурная купюра] может идти преподавание словесности и литературы. В предупреждение подобного вреда от литературы следовало бы требовать чтения и усвоения отрывков и произведений общечеловеческого содержания, с устранением всяких экскурсий в область идейного издевательства над теми или другими категориями ближних" (1916, 27).
9. "Наконец, необходимо всеми силами противодействовать обоготворению Молоха[85] государственности. Культ государства, государства ради, должен уступить место мировоззрению, что государство существует только как канва для успешного развития и процветания содержащихся в нем собирательных и чисто индивидуальных особей. Государственная мегаломания есть величайшее несчастие, ведущее прежде всего к гибели самого государства……………" [пять строк вычеркнуто цензурой] (1916, 28).
10. "Во главе человеческих прав я ставлю, с одной стороны, права человеческого достоинства и права свободной самоопределяющейся человеческой личности, с другой же стороны, права экономического благосостояния и мирного сожительства всех обитателей как всего государства, так и его отдельных частей" (1913, 32).
О ВОЗМОЖНОСТИ СОЗНАТЕЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ ОБЩЕСТВА НА РАЗВИТИЕ ЯЗЫКА
Что люди обычно хотят изменить в языке?
Нет сомнений в том, что язык развивается в ответ на потребности общества. Иное дело — вопрос о том, насколько сознательно общество воздействует на язык и насколько удается то, что планируется.
Беспокойный человеческий ум не раз останавливался перед видимым несовершенством языка. Нередко это несовершенство усматривали в самом разноязычии народов. С библейских времен разноязычие считалось Божьей карой за гордыню. Мечта о едином общечеловеческом языке побуждала конструировать искусственные языки. Известно около 1000 проектов таких языков, однако даже самый совершенный из них — эсперанто — не становится общечеловеческим языком или вторым языком каждого человека (см. с. 113–115).
Рационалистический XVII в. не устраивала видимая алогичность естественных языков — избыточность в обозначениях (синонимия) и многозначность, размытость и "субъективность" границ между языковыми значениями, неполный параллелизм синтаксиса "фигурам мысли". На этой почве возникали идеи искусственных формализованных языков науки. Все же проекты логико-математических языков Фрэнсиса Бэкона, Рене Декарта, Готфрида Лейбница оставались целиком теоретическими построениями, опередившими свой век. Тем не менее идеи искусственного логического языка — "орудия разума" — не погибли. В XX в. они реализовались в математических языках программирования, в искусственных информационных языках. Следует, однако, видеть, что все это хотя и нужные человеку языки, но не натуральные человеческие языки.
Нередко несовершенство языка видели в его недостаточной выразительности, гибкости, красоте или "чистоте". В любом обществе, сколько веков существует в нем представления о "правильном" и "красивом" языке, столько не смолкают разговоры о "порче" языка. Правда, сами представления о "правильности" и "порче" языка менялись. Менялся и профессиональный круг тех людей, которые замечали "порчу" и стремились каким-то образом "защитить" язык.
